|
|
|
На главную Анализ
Мы прикипели к этому болоту…. Наталии Фиссон присуждено звание заслуженной артистки России. Это первое звание заслуженного артиста, присвоенное женщине-клоуну. На «заслуженную» она совсем не похожа: смешная хрупкая женщина с рыжими волосами. Наталия и Вадим Фиссон о современном театре и государственном интересе Раньше мое амплуа называлось «не жилец»: меня обязательно убивали в каждом фильме. Первым моим «звездным» партнером был Роберт Ингвуд, известный всем как Фредди Крюгер, он лично убивал меня в фильме ужасов «Танец смерти» Наталия Фиссон – не только самая известная в России клоунесса. Она – успешная киноактриса, звезда театра «Комик-Трест», супруга художественного руководителя «Комик-Треста» Вадима Фиссона. Вадим Фиссон: Мы сейчас ставим новый спектакль «Комик-треста», это будет очень интересная история, в ней будет много видео. Это пародия на современные масс-медиа, на телевидение. — «Комик-трест» уже давно вошел в список самых популярных неформальных театров Петербурга. Над чем вы сейчас работаете? Наталия Фиссон: Как говорит Вадим, раньше мое амплуа называлось «не жилец»: меня обязательно убивали в каждом фильме. Первым моим «звездным» партнером был Роберт Ингвуд, известный всем как Фредди Крюгер, он лично убивал меня в фильме ужасов «Танец смерти». Но с годами мое амплуа сменилось на «лирический дурик» – женщину средних лет с большим прибабахом. Всю весну я снималась у английского режиссера Тома Робертса в картине, которая называется «По этапу». В ней снимаются суперзвезды: Джон Малкович, Натали Пресс, Ингеборга Дапкунайте, Евгений Миронов… и я. — А вы, Наталия, много снимаетесь в кино. И в кино вы — не клоун, вы драматическая актриса. Какое ваше киношное амплуа и над чем вы работаете сейчас? — Наталия, вы не только обладательница редкого для женщины амплуа клоунессы, вы — первая женщина-клоун в России, получившая официальное государственное признание. Что для вас, для Вадима и для театра «Комик-трест» означает это звание? Обстановка на съемочной площадке очень забавная, потому что у картины совершенно интернациональный коллектив – в ней снимаются американцы, англичане, русские… Но это фильм о России, о русской истории, о сталинской эпохе, и все иностранцы тоже играют русских: Малкович играет НКВД-шника, Натали Пресс – русскую девушку, вольнонаемную в лагере, в женском пересыльном лагере под Ленинградом. Дело происходит в 1946 году: в этот лагерь привозят партию пленных немцев. Заключенных женщин увели, а на их место привели совершенно неожиданный контингент, и разворачивается невероятная трагическая история, которая проводит героев от ненависти до любви. Любовь, правда, будет не у меня. Я играю заведующую складом, женщину тяжелой судьбы лет на пятнадцать старше себя. На съемочной площадке в гриме меня даже не узнал оператор картины, мой давний знакомый. Он неделю не здоровался со мной, а потом подошел и робко спросил: «Наташа… простите, вы ведь Наташа Фиссон, да?». Я расхохоталась и все оставшееся время съемок носила с собой табличку с надписью «Я – Наташа Фиссон!», которую показывала оператору, входя в кадр. 15 лет назад создалось огромное количество неформальных театров. Через 15 лет из них остался только один: это наш театр «Комик-Трест». Мы единственные, кто не изменил статуса – не ушел под государственную или муниципальную «крышу» – и не уехал. Сейчас же почвы для прорастания таких организмов в городе просто нет. Потому что нет места, где это все бурлило бы – единого культурного центра. В свое время такой маленький оазис существовал в ДК им. Первой Пятилетки – его на свои средства содержали несколько независимых театров, включая нас и «Каннон данс». В.Ф.: Наташино звание было для нас каким-то прорывом андерграунда к официальному признанию. Незадолго до этого Валентина Матвиенко в тельняшке открывала новую галерею «Митьков», и при этом сказала очень правильные слова: «Митьки» – это бренд Петербурга. А теперь вот клоунессе дали звание заслуженной артистки, разве это не подтверждение тому, что интересные неформальные театры – это тоже бренд Петербурга? — Но ваш театр «Комик-трест» тем не менее продолжает работать в Петербурге, и достаточно успешно. Как вы, ваш театр, ощущаете себя на современной сцене? И в чем вы видите главные проблемы современных театров? Н.Ф.: Да-да. Мы даже придумали экономическую схему, которая работала, наверное, вопреки здравому смыслу и помогала театрам выжить. К нам начали присоединяться другие неформальные театры, и в результате зрители ломали двери на спектакли «Комик-Треста» или «Игуан-данс-театра» в тамошнем маленьком зале. Но Пятилетки больше нет – и это вдвойне грустно, потому что это была единственная сцена оптимального для независимых театров формата. Ужас в том, что второй такой сцены нет. Театрам формата physical theatre и вообще экспериментальным коллективам необходимы зрительные залы на 300-400 зрителей. Если зрителей больше – начинают работать совсем другие театральные законы, если меньше – спектакль становится экономически нерентабельным, театру с ним не выжить. А таких площадок, увы, нет в городе. Нет почвы, чтобы дать дорогу молодым. В 1990-е годы в Петербурге возникло множество очень интересных театральных коллективов, которые, будучи никем не поддерживаемы, рассыпались, к сожалению, по всем странам мира. Ездишь потом по мировым фестивалям и видишь: театр «Дерево» – петербургский театр из Дрездена, театр «До» – петербургский театр из Потсдама, театр «Шарманка» – петербургский театр из Глазго, театр Владимира Койфмана – петербургский театр из Амстердама… Они все продолжают называть себя русскими, но уже давно имеют адрес в другом городе, и тому городу почему-то нужно, чтобы у него были эти театры. Мы много путешествуем по разным странам и видим, как там живут коллективы нашего направления; нам, к сожалению, есть с чем сравнивать. Так вот, в наивной молодости мы своим глупым клоунским умишком думали, что когда-нибудь придет время, и у нас тоже все будет хорошо. А потом с годами мы стали умнее и поняли, что нет, оно никогда не придет, если мы сами не будем что-то делать. Очень давно у нас существует идея создать в Петербурге театрально-культурный центр. Такие центры есть в любом городе Европы. В.Ф.: Мы уже старенькие. Мы все видели и знаем, что почем. Нам много раз предлагали уехать, но мы прикипели к этому городу, к этому болоту, от него исходят какие-то такие газы, которые помогают нам творить. Мы решили для себя, что не уедем. Но мы не играем уже сезон, потому что нам по большому счету негде этого делать. И все наши коллеги в той же ситуации. В итоге посмотрите на театральную судьбу Алексея Могучего – у него был великолепный формальный театр, а теперь театра нет, остался лишь сам Могучий. «Театр фарса» Крамера – начинался суперски, теперь уже почти не существует, только сам Крамер ставит спектакли то там, то сям. А совсем молодым еще хуже. Были классные ребята, театральный коллектив «Лузеры» – классный невероятно. Но они не просуществовали и года и рассыпались. Они просто сломались: начинающим выжить просто невозможно. В.Ф.: Даже если не зацикливаться на туристах – у современного тинейджера должна быть альтернатива: куда пойти, что выбрать. Сейчас у него выбор – или классика, или рейв-дискотека. Они просто не знают, что есть что-то посередине и воспитываются в ограниченном культурном пространстве. А в таком центре они могли бы и приобщаться к экспериментальному театру, и сами учиться. Город, который претендует быть культурной столицей, не может только паразитировать на своем наследии, сколь бы прекрасным оно ни было. Н.Ф.: Для Петербурга это особенно важно. Потому что те, кто хочет в Петербурге посмотреть классическое искусство – они всегда знают, куда пойти: есть Эрмитаж, есть Мариинский театр, есть БДТ. А вот где посмотреть неклассическое, экспериментальное творчество, где увидеть молодых или не очень молодых, но альтернативных? Для этого и нужен такой центр. И зачатки такой идеологии в Петербурге уже есть: есть, например, Русский музей, а есть «Пушкинская, 10». Но, как мне кажется, сейчас у нас нет четкого понимания, что современная культура — она выгодна, она интересна, в том числе туристам. Почему мы не допускаем, что им интересна и экспериментальная культура? Любой турист сходит в Эрмитаж один, два, три раза, а потом спросит: а что еще здесь есть? Мы чувствуем огромную гордость, когда на театральных фестивалях поднимается российский флаг, и за этим флагом стоит наше участие. Очень приятно представлять лицо города. Но нужно ведь и городу что-то делать, чтобы это лицо сохранилось… Н.Ф.: А в городе все время что-то происходит. Мелкие театры, проекты, выступления – они повсюду. Повсеместное такое бурление. Но все разобщены, поэтому это бурление остается на уровне пузырьков. Театры – это не художники-одиночки, это пусть даже маленькие, но сложные механизмы, и объединяться они могут только на какой-то платформе. Достаточно дать самый минимум, просто предложить платформу – и все тут же забурлит. И вы поймите, нам же даже не деньги нужны. Деньги мы худо-бедно заработаем. Нам нужно, чтобы в Петербурге было место, в которое мы – а также «Ахе», «Кукольный дом», «Формальный театр» и прочие экспериментаторы – могли бы идеологически вписаться. Эта политика будет приносить доход, такой центр не будет убыточным, но он должен быть поддержан государством. Во всех городах, где существуют такие центры, они существуют в рамках государственных или городских программ. А уже потом, под государственные гарантии, подтягиваются инвесторы – они готовы к сотрудничеству, но им нужно быть уверенными, что этот центр важен для города и государства, что он не рухнет завтра, что его не продадут и не разгонят. Государственный интерес – это гарантия будущего.
 Ангельский голос. «Граф Монте-Кристо» по-советски. Гибельный март Михаила Булгакова. Адресат – человечество. Жилье в кредит идет нарасхват. Задушили согласованиями.... Дельфины не продаются!.
На главную Анализ 0.014 |